Овсянка: мое село - моя семья

Овсянка: мое село - моя семья
 
Весной этого года Астафьевская библиотека запустила проект "Овсянка: мое село - моя семья", посвященный 350-летию нашей малой родины. Суть проекта состояла в том, чтобы собрать истории людей, которые жили и живут в Овсянке, вспомнить об их корнях, о семейных традициях, реликвиях, о том, как вели быт, занимались повседневными делами разные поколения овсянцев.
 
"Из Овсянки вышли академик, два майора и один полковник, несколько приличных учителей и врачей, два-три инженера, много шоферов, трактористов, мотористов, механиков, три-четыре пары мастеровых людей и много-много солдат, полегших на дальней стороне", - писал Виктор Петрович Астафьев в "Последнем поклоне".
 
И это действительно так: Овсянка может гордиться многими своими уроженцами. Но этот проект - не про звания и достижения. Он - про людей, самых разных, выдающихся и простых, без которых не было бы истории Овсянки, без которых не существовало бы само село.
 
Нынешний проект предваряет еще один, под названием "Овсянка: семейные истории" - над ним Астафьевская библиотека будет работать при поддержке Фонда Михаила Прохорова. Результатом должна стать книга людях, которые считают себя причастными к истории Овсянки. Надеемся, что многие овсянцы присоединятся к работе над проектом.
 
 
 А открывают проект собранные сотрудниками Астафьевской библиотеки воспоминания ЕвстолииЕмельяновны ТРОФИМОВОЙ.
 
ЕвстолияЕмельяновна родилась в Овсянке в 1933 году. Ее предки - представители старинной овсянской семьи Шахматовых. Впервые эта фамилия в документах, связанных с Овсянкой, встречается в 1850 году.
 
ЕвстолияЕмельяновна преподавала английский язык в местной школе. Она и сейчас, в свои 88 лет, остается активным, жизнерадостным, трудолюбивым человеком. Напомним, ранее мы публиковали воспоминания о ЕвстолииЕмельяновне ее ученицы, Натальи Андреевны Емельяновой.
 
А сегодня - несколько рассказов от самой ЕвстолииЕмельяновны.
 
 
 
О семье и детстве
Моя баба Аня мне все время говорила: надо за всех сродственников молиться. Я сейчас как встану – так и молюсь за всех: это же ужас, сколько сродственников у меня! Хотя о многих не знаю, многих не помню уже.
Внучка Ксюша, она сейчас в Петербурге живет, говорит мне: "Баба, теперь архивы открыты, что угодно можно узнать". И буквально через неделю после этого приезжает из Красноярска внук Ромка, говорит, что в архивах узнавал про папу моего, Емельяна Николаевича. В архивах-то что сказано - что он пулеметчиком был и, оказывается, накрыл вражескую точку, столько людей спас! Был представлен к награде. Что был пулеметчиком - я знала. А про награду - нет. Что это за награда - мы до сих пор не знаем.
 
Знаю еще, что папа был два раза ранен, второй раз - под Ельней. После ранения он сутки пролежал в холодной воде и сильно заболел. Вернулся совсем больной: в 43-м пришел, в 47-м умер. Помню, как мы с ним на машине в Красноярск в военный госпиталь ездили, там он и умер.
 
А до войны папка на сплаве работал, а до этого был кладовщиком, там, где поселок Манский, далеко от нас. Помню, мне было года три, я сама дошла к нему в кладовую - он мне меда положил...
 
В 38-м его просили переехать в Березовку, стать там председателем. А он не согласился. Ну как не согласился? Помню, как это было. Мы сидим дома, он маме рассказывает, что его в Березовку зовут. А она в него ковшиком как бросит, ковшик аж загнулся: мол, не поедешь никуда. В это время в избу как раз наш родственник Леша заходил - она его этим ковшиком чуть не зашибла ненароком.
 
Мама моя, Анастасия Григорьевна Спирина, не местная, с Бирюсы. Так пол-Бирюсы, как едут в город, у нас останавливались, ночевали. А одна бабушка еще дальше Бирюсы жила. Помню, она бобами кормила лошадь свою. Когда она уезжала, бобы оставались. И мы с сестрой их мыли и ели.
 
Овсянских бабушку и дедушку по отцу я не помню. И где их могилы  – не знаю. Никогда мне мама их не показывала. Но показала две другие могилки, у папки в ногах. Она говорила - ношу сюда цветочки своим девочкам. Видимо, у нее были детки, которые мертвые рождались. А я ведь двойняшка - моя сестра мертвой родилась. Мама говорила - ты ее и забила. Она была полненькая девочка, а я худющая. Класса до седьмого такая худая, что меня в школе синюхой дразнили.
 
Имя Евстолия мне мама придумала. Все удивлялись, какое редкое. А Антониной я уже в школе стала называться, а то детям трудно Евстолию выговаривать. Меня многие Антониной и знают. А по паспорту я Евстолия.
 
У нас был большой огород, в конце огорода свинарник. А еще дальше в первые годы после войны жили пленные японцы. Мама, кроме овощей, на огороде садила табак, сушила, продавала стаканами. Вот я принесу японцам стакан табака – они дадут мне платок какой-нибудь или мыло, ихние японские товары. Потом их увезли домой. Но много их умерло здесь. Мой брат работал на лесосеке – говорит, они там и пилят, и пилят, и умирают прямо за работой. Климат-то для них был тяжелый. Тогда у нас морозы-то сильно большие были в Сибири.
 
На огороде мы в детстве много работали. Мама уходит - на работу или куда-то по ягоду - оставляет наказ: вот это вам выполоть, вот это вам сделать. Полешь-полешь, сбегаешь покупаешься - и опять. И один раз я далеко заплыла, а там, видно, яма была. Я хотела встать – устали руки - и не смогла. И меня начало крутить. И с тех пор боюсь воды, стараюсь далеко не заплывать. А купались только в Енисее, Фокина речка в то время холоднее была, чем Енисей.
 
Случай из книги
В.П. Астафьев в рассказе "Вечерние раздумья"  из "Последнего поклона" вспоминает о случае из конца 1940-х, когда по пути из Красноярска в Овсянку на Енисее, покрытом льдом, перевернулся грузовик, везший бочки с вином; пишет Астафьев и о том, что из этого вышло... 
 
Оказывается, ЕвстолияЕмельяновна была участницей этого ЧП!
 
Вот что она рассказала.
 
Я училась в восьмом классе, мы пошли с мамой сдавать корову на мясокомбинат. Надо было корову гнать в Красноярск своим ходом, и я в школу не пошла - надо маме помочь. Но в это время кто-то знакомый на санях в Красноярск ехал, корову мы связали, на сани положили, я с ней поехала одна, без мамы. Как сейчас помню, это было 23 февраля.
 
Корову сдала, возвращаюсь, в районе Мелькомбината стою голосую. Едет грузовая машина, полуторка, груженная вином. Меня подхватили. В кабине с водителем сидел наш овсянский дядя Федя Фокин (мы его звали Федоран), а я в кузове.
 
Енисей подо льдом такой гладкий. Но в одном месте, возле рыбосбыта, за совхозом Удачным, льдины встали вот так вот, а шофер ехал на большой скорости, машину завертело. Я приготовилась выпрыгнуть. Не знаю на сколько метров от этой машины отлетела, мне ногу бочкой придавило, лежу без сознания. Сама машина перевернулась, бочки все высыпались, из них потом приходили ведрами черпали вино. 
 
Федоран ко мне подходит, лицо у него все поцарапанное, говорит: "Дорогая, как ты тут?" А потом как взглянул на мою ногу... "Ты же раненая вся, надо тебя везти!" Остановил другую машину, хотел меня довезти до рыбосбыта, а там дорога крутая, мы не смогли подняться. Поехали домой. А оттуда - в  Красноярск, в скорую помощь, ногу зашивать. А скорая помощь была в том же госпитале, где папка умер. И мой брат Виктор - он меня вез - меня там не оставил.
 
Мы после операции приехали в квартиру на Сурикова в Красноярске - там жил папкин брат Иван, там и мама меня дожидалась. И я прошла весь двор на своих ногах. На следующий день все швы разошлись, мясо такое там, такие страхи. А когда меня снова мама в скорую помощь привезла, нам сказали - мы уже теперь больше ничего делать не будем, ждите, когда заживет изнутри.
 
Всю третью четверть я в школу не ходила, и учителя ко мне не приходили, я всё сама - училась ведь неплохо. Помню, что первый раз пошла, но еще с повязкой, когда мы с классом садили елки на кладбище.
 
Эта нога тревожит меня всю жизнь, потому что нарушено кровообращение. Я каждый год ездила куда-то ее лечить. На Иссык-Куль, в Нилову пустынь, еще куда-то. 
 
Учеба и работа
Я кончила 10 классов. Мне очень захотелось познакомиться, как работает радио, и мы с дочкой нашего химика сразу после 10 класса поехали в Томск. Ехали в телячьем вагоне. Сколько мы претерпели всего – лучше не вспоминать. Все экзамены мы сдали, а химию завалили. И она, дочка химика, тоже на двойку сдала. Да и я - хотя у меня в аттестате по химии четверка. А физику я на пятерку сдала. Приемная комиссия говорит - ну пересдайте вы эту химию, пятерка же по физике у вас. Я говорю: а что пересдавать, не знаю я химию, там одно упустишь - другое не узнаешь.
 
Куда нам деваться? Пошли мы в горный техникум, там форма красивая. Проучились три дня. А потом встретили Петю Астахова - он в Томске в университете учился. А мы ведь в Овсянке в одной компании были. (П.Г. Астахов - выдающийся ученый-полярник, уроженец Овсянки. - Прим. ред.)
 
Ну вот Петя узнал, что с нами случилось, как-то передал это в Овсянку, нам отправили по 10 рублей и сказали: выкуривайтесь из этого Томска. И мы уехали. В техникуме гул поднялся: мы вас зачислили, где нам теперь взять других студентов?  А мы: нас родители ждут, остаться не можем.
 
Вернулась в Овсянку, сколько-то времени прошло - меня директор вызывает: "Ты комсомолка?" - "Комсомолка". - "Поедешь вожатой в детдом". Я поехала в Есаулово, год там отработала, а потом только поступила в пединститут. Они меня не отпускали до самого до конца, а надо было ведь подготовиться маленько.
 
Почему на иняз пошли – теперь уже даже не знаю, так сложилось. Но вела я не только его. И не только в Овсянке.
 
В 59-м году учительница манской школы уехала, прямо во время учебного года, в ноябре. А моего Трофимова (мужа ЕвстолииЕмельяновны. - прим. ред.) как раз в армию забрали. А я же еще и физику преподавала в Овсянке, потому что у меня в школе по ней пятерка была. И директор манской школы Федор Никифорович говорит: "Давай обменяемся: я за тебя буду физику вести в этой школе, а ты у меня английский". Но здесь-то у меня физики было 2-3 часа, а там – целую школу вести надо. И я настолько уставала – 5-6 уроков проведу здесь, а потом 2-3 раза в неделю ходила пешком до Маны, автобусов тогда еще не было. А потом обратно.
 
О предметах с историей
Особых реликвий у меня нет, все раздали. Каток вот у меня остался - глажу я им. Который с рубцами-то, на деревяшку я белье наматываю и катаю. Вот я выстирала пододеяльники, простыни, полотенца – и белье после катка такое гладенькое становится и мягкое.
 
 Когда соседи продали дом, я в сарае этот каток нашла. Недавно приехала их родственница, говорит: отдай мне на память. А я говорю: уж возьмете когда меня не будет, а я им работаю. Мне это легче, чем стоять с утюгом, гладить да переворачивать. А так я сложила, покатала - красота.